TrumpTariffs

#TrumpTariffs
Администрация Дональда Трампа разворачивает новую фазу тарифной политики, в которой экономический расчёт тесно переплетается с геополитическим давлением. Угроза дополнительными 10% пошлинами для стран, сотрудничающих с BRICS, ультиматумы в адрес союзников, смена условий «на ходу» и стремление заключить десятки сделок за считаные дни — всё это превращает внешнеэкономический курс США в динамичную, но крайне противоречивую конструкцию. В основе стратегии — идея, что тарифы могут одновременно стимулировать внутреннюю промышленность, пополнять бюджет, сокращать торговый дефицит и служить рычагом дипломатического давления. Однако на практике эти цели часто конфликтуют друг с другом, и чем дольше длится тарифная кампания, тем очевиднее становятся её внутренние противоречия.
Новая волна тарифного давления развивается на фоне открытой конфронтации с альянсом BRICS, расширившимся до двенадцати стран и открыто бросающим вызов западной валютно-финансовой архитектуре. Трамп прямо заявил: любая страна, вставшая на сторону BRICS в противовес США, получит дополнительную пошлину без исключений. По сути, речь идёт уже не просто о защите американского производства, а о попытке навязать внешнеполитическую лояльность через экономическое давление. Это радикальный отход от прежней модели мировой торговли, в которой центральное место занимала многосторонность и правила, а не ультиматумы.
Тем не менее, при всей жёсткости и экспансивности подхода, нельзя не признать, что в краткосрочной перспективе он иногда даёт результаты. Некоторые страны пошли на уступки после тарифных угроз. Пример — отказ Канады от цифрового налога, частичное снижение тарифов со стороны Китая, соглашения с Вьетнамом и Великобританией. Эти случаи показывают, что тарифы действительно могут работать как рычаг давления, особенно когда речь идёт о срочных и ограниченных вопросах. Торговый дефицит США в апреле резко сократился почти вдвое, что стало самым заметным достижением на этом направлении. Хотя такой эффект, вероятно, связан скорее с временным «шоком» для компаний и цепочек поставок, чем с системной переориентацией импорта и экспорта, сам факт демонстрирует, что краткосрочные цели тарифами достигать можно.
Кроме того, зафиксированы и заявления крупных компаний о намерениях инвестировать в производство внутри США. GE Appliances, Apple, General Motors и другие сообщили о планах по созданию или расширению производственных мощностей. Хотя большинство этих решений было принято до новых тарифов или не связано с ними напрямую, нельзя исключать, что тарифное давление сыграло роль катализатора — усилило уже существующие тренды локализации. По крайней мере, на уровне общественной повестки Трамп вновь сделал промышленную политику темой номер один.
Однако за отдельными успехами скрываются фундаментальные противоречия. Строительство новых заводов занимает годы, а дефицит квалифицированной рабочей силы остаётся хронической проблемой. В промышленности США открыто более 400 тысяч вакансий, при этом высокие издержки на рабочую силу делают американские товары менее конкурентоспособными. Как отмечают эксперты, если iPhone производить полностью в США, его стоимость превысит $3000 — недопустимый уровень для массового продукта. При этом с каждым «возвращённым» производством США теряют доходы от импортных пошлин: товары, произведённые внутри страны, не облагаются тарифами, и бюджет недополучает средства, которые ранее приходили с зарубежных поставок.
Фискальные ожидания администрации также далеки от реалистичных оценок. Трамп заявлял, что тарифы могут полностью заменить федеральный подоходный налог. На практике, по расчётам экономистов, это потребовало бы ставок в 100–200% на весь импорт, что вызвало бы обвальное падение потребительского спроса. На текущий момент общая сумма собранных пошлин с начала кампании составляет менее $100 млрд, в то время как доходы от подоходного налога превышают $3 трлн в год. Даже в пиковые месяцы пошлины приносили не более $20 млрд. Таким образом, тарифы в их текущем виде не могут служить полноценным источником фискальной устойчивости.
Слабым местом политики остаются и переговорные дедлайны. Несмотря на заявление о «200 сделках», заключено лишь три — с Великобританией, Вьетнамом и частично с Китаем. Срок до 9 июля, отведённый на подписание договоров, фактически провален, и администрация сдвигает сроки на август. Письма с уведомлениями о новых пошлинах будут разосланы странам уже в ближайшие дни. Но даже это — не финальная точка, а лишь продолжение манёвров, в которых тактика подменяет стратегию.
Контекст внутри самой американской экономики всё больше работает против тарифной эскалации. Несмотря на рост фондового рынка и некоторый подъём потребительских ожиданий, реальные расходы домохозяйств снижаются, инфляция начинает набирать темп, а промышленная занятость падает второй месяц подряд. Данные по розничным продажам указывают на охлаждение спроса. В таких условиях дальнейшее усиление тарифной агрессии может подорвать восстановление экономики и вызвать рецессию — особенно если последует ответная волна пошлин от стран-партнёров.
Одна из возможных скрытых целей тарифной стратегии Трампа — не только изменить условия торговли, но и перестроить саму архитектуру глобального взаимодействия. Через постоянные переносы дедлайнов, чередование угроз и уступок, Трамп создаёт режим контролируемой неопределённости, в котором прежние многосторонние механизмы утрачивают эффективность. Такая атмосфера существенно затрудняет координацию между странами и ослабляет возможности для коллективного противодействия американскому давлению. На смену глобальной блоковой торговле приходит модель сугубо двусторонних сделок — под угрозой, по индивидуальным условиям, в режиме ручного управления.
В этом контексте неопределённость — это не ошибка, а осознанная тактика, направленная на то, чтобы раздробить единый фронт и вынудить страны вести переговоры исключительно с США. Это переводит торговлю в плоскость личных договорённостей, где Трамп, как главный переговорщик, чувствует себя комфортно. Он превращает глобальную торговлю в череду персональных «сделок века», подрывая институциональные механизмы и заменяя их субъективной системой «кто с нами — тот выигрывает, кто против — получит пошлину». Таким образом, тарифы становятся не столько экономическим, сколько геополитическим инструментом переформатирования мира под логику транзакционного превосходства.
На фоне глобального сдвига — укрепления BRICS, роста дедолларизации, обсуждений новой валютной архитектуры — тарифы становятся не просто экономическим, а символическим оружием. Проблема в том, что это оружие слишком тупое для тонкой настройки. Оно даёт эффект давления, но плохо подходит для выстраивания устойчивых экономических моделей. Каждый успех на переговорах обнуляет тарифный рычаг. Каждая уступка по тарифам снижает доходы. А каждая угроза порождает ожидание, что правила могут измениться в любой момент.
И всё же стоит признать: Трамп смог перезапустить обсуждение фундаментальных перекосов мировой торговли. Вопросы дефицита, зависимости от импорта, индустриальной деградации и справедливости распределения выгод от глобализации вновь оказались в центре политического дискурса. Даже если методы остаются спорными, сам по себе поворот к разговору о производстве, тарифах и стратегической автономии стал важным сдвигом. Однако решать эти задачи точечными ударами по десяткам стран одновременно — это путь к перегрузке системы. Главный риск в том, что ставка на тарифы как универсальный ответ может привести не к решению проблем, а к их накоплению в ещё более острой форме. В попытке одновременно исправить торговый баланс, пополнить бюджет, запустить реиндустриализацию и наказать оппонентов, Белый дом может упустить главное — устойчивость, предсказуемость и доверие как основу долгосрочного экономического роста.